С первой частью можно ознакомиться по ссылке — Юбилейное, но не праздничное: 20 лет президентства (ч.1)
Своеобразным «юбилейным» материалом в первые январские дни 2020 года отметил круглую дату нахождения Владимира Путина на высшем государственном посту в России интернет-ресурс «Медуза», разместив интервью с политологом Владимиром Гельманом. Хотя в публикации приводится анализ процессов и событий за минувшее десятилетие (т.е. не за весь период президентства нынешнего главы государства), но и он по-своему показателен. Обсуждаемые и выносимые «на суд» читающей публики вопросы об устройстве и перспективах развития политического режима в России, по замечанию ресурса, перекликаются с теми, что нашли отражение в вышедшей в 2019 году книге профессора Европейского университета в Санкт-Петербурге и Университета Хельсинки Владимира Гельмана, «в которой он характеризует российскую политическую систему как «недостойное правление»». Вводные замечания к тексту записи беседы позволяют заключить, что ожидание либерализации в начале 2010-х годов сменилось разочарованием: такие ожидания, вероятнее всего, несбыточны. Что же происходит с властью в России сегодня?
Говоря о правлении Владимира Путина с точки зрения экономической политики и принимаемых в её русле решений, собеседник «Медузы» полагает его «отнюдь не популистским, а скорее даже антипопулистским». Это связано с тем, что со стороны властей не наблюдается «никаких дополнительных социальных выплат обездоленным слоям населения для того, чтобы заручиться их поддержкой». При этом «разного рода стратегии манипуляций общественным мнением и средствами массовой информации» едва ли возможно воспринимать всерьёз популистскими. Исходя из происходящего, едва ли уместно говорить о каком-то популизме со стороны Владимира Путина.
Важным для понимания внутренних процессов в России, по мысли Владимира Гельмана, является пережитый политическим режимом в стране процесс консолидации, пришедшийся на 2010-е годы. Это означает, что те тенденции, «которые сложились в 2000-е годы, были закреплены политически и институционально, и режим в общем и целом упрочился». И, если десятилетие назад ряд наблюдателей предполагали возможность демократизации власти, то к настоящему времени эти иллюзии рассеялись. Теперь все видят «вполне себе консолидированный авторитарный режим». Каких-либо внутриполитических факторов, способных его «качественно изменить в обозримом будущем», в настоящее время не наблюдается. Да и сам он едва ли способен к какому-то перевоплощению.
Оценивая, насколько может быть велика личная власть Владимира Путина, Владимир Гельман склонен к предположению рассматривать Президента РФ как некоего «вето-игрока» (этот политологический термин означает, что этот такой деятель, «без согласия которого (не обязательно явного) не может быть принято ни одно значимое решение». В случае же несогласия с каким-либо решением такой правитель «может заблокировать принятие любого решения». И не суть важно, в каких случаях государственный деятель такого рода действует сам, а в каких – через иных уполномоченных им чиновников.
К сфере личного участия Владимир Путин относит внешнюю политику. По крайней мере, ту её часть, что связана с отношениями с США и с Украиной. Несогласие с теми действиями, которые чиновники предпринимают во внешнеполитической области, побуждает к изменению, а то и отмене таких действий.
На резонный вопрос «Медузы» о возможности сочетания падения эффективности работы экономики и ухудшений в социальной сфере с упрочением режима политолог Владимир Гельман ответил, что связь между экономическим развитием и устойчивостью политических режимов является не столь очевидной. Особенно – в краткосрочной перспективе.
На прочность и способность авторитарных режимов к выживаемости влияют не только указанные причины, но и другие. В их числе на первое место учёный ставит «внутриэлитные политические конфликты». Исследования показали, что причинами краха авторитарных режимов зачастую становились внутриэлитные конфликты (т.е. это происходило тогда, когда «автократам не удавалось поддерживать лояльность разных сегментов элит»). И в куда меньшей степени крушения авторитарных режимов оказывались последствием массовых выступлений. Что же касается России, то в нашей стране «правящие группы предприняли ряд довольно успешных усилий, которые минимизируют подобные риски. Поэтому на сегодняшний день вероятность такого развития событий невелика».
Процессы демократизации в 1970-е – 1980-е годы в странах Латинской Америки, в Южной Корее, в Польше в определённой степени были предопределены крупными, массовыми выступлениями. Хотя и там процессы протекали отнюдь не быстро. Что касается протестных выступлений в России, то они, по словам Владимира Гельмана, «ни в какое сравнение не идут с тем, что наблюдалось в этих странах. Ни по длительности, ни по масштабам они не таковы, чтобы спровоцировать раскол элит».
Этот раскол элит нередко связан с различием в подходе к методам подавления несогласных: есть сторонники жёсткой линии и есть более умеренные. Однако существуют и иного рода противоречия (т.е. не те, что «по идеологическому признаку»), к которым относятся, в частности, «этнические или религиозные, борьба клик или, например, конфликты с участием военных, у которых могут быть свои интересы и предпочтения. Такие конфликты, как правило, ведут не к демократизации, а гораздо чаще к тому, что одни авторитарные режимы сменяются другими».
При отсутствии (по мнению Владимира Гельмана) внутриполитических факторов для изменения режима проблема преобразований после ухода – по тем или иным причинам – Владимира Путина с поста Президента РФ возможно ли предположить изменение и внешне- и внутриполитического курса России? По этому поводу профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге и Университета Хельсинки резонно заметил: важно учитывать масштаб изменений. Одно дело – частные поправки, малозначительная корректировка курса, другой вопрос – при значительных переменах. Ведь «у авторитарных лидеров довольно редко возникает энтузиазм по поводу улучшения государственного управления. Куда чаще пар уходит в свисток, что произошло при Дмитрии Медведеве…» Стремление улучшить управляемость страной, проявившееся в период первого срока президентства Владимира Путина и явившееся ответом на «плохое качество государственного управления» в 1990-е годы, довольно быстро сошло на нет.
Ссылаясь на наблюдения американских политологов, Владимир Гельман замечает: «…в случае смерти диктатора ему на смену, как правило, приходит другой диктатор. Причем чем дольше диктатор управлял страной, тем выше такая вероятность. Проще говоря, автократ успевает зачистить политическое поле настолько, что никакой демократизации не происходит, а просто в результате какой-то схватки элит ему на смену приходит следующий автократ…» В итоге такой смены власти шансы на демократизацию минимальны.
По утверждению Владимира Гельмана, демократизация является «результатом длительной борьбы граждан за свои права». Такой, что эта борьба «сопровождалась то подъёмами протестов, то волнами репрессий, то есть своеобразными приливами и отливами». Происходившие в 2011–2012 годах и минувшим летом события в России тоже могут быть признаны «звеньями длительного и большого пути». События типа падения Берлинской стены, когда десятилетиями ничего не происходило, а свершилось всё в одночасье и вдруг, крайне редки.
Интересно мнение собеседника «Медузы» по поводу возможности пределов репрессий при нынешнем режиме. Репрессии, они «выполняют две важные функции». Первой является карательная: «если кто-то занимается деятельностью, которая воспринимается как опасная для государства, его или её наказывают», причём спектр наказаний весьма широк. Могут применяться как превентивные меры устрашения, так и высылка из страны. Что касается политического убийства, то оно не исключено, хотя и является тем «предельным случаем», когда «с тем или иным деятелем совсем ничего сделать нельзя».
Вторая функция репрессий – показательная: реальные или потенциальные противники властей должны в результате такой демонстрации силы понять смысл угрозы. И для реализации «политики страха» может оказаться достаточно выборочных репрессий.
Эффективность первой волны (после 2012 года) возымела действие: «каких-то значимых проявлений политический протестов» не наблюдалось до лета 2019 года. До того времени, когда власти поняли: эффективность сигнальных функций, выполняемых репрессиями, утрачена. Власть сменила акценты: вместо ударов «по отдельным людям и по средствам распространения информации о протестах» (так было после 2012 года) начались «удары наносятся по тем структурам, которые занимаются организацией протестов». Это вполне логично, поскольку в той же администрации президента чиновники такими действиями «пытаются ослабить организационный потенциал протестов» – для того, чтобы снизить вероятность разрастания протестных выступлений.
По-настоящему массовыми репрессии, как полагает Владимир Гельман, были в прошлом. Сегодня былой потребности государства в дешёвой рабочей силе скорее всего нет. А запугивание… вынужденная эмиграция членов протестных акций оказывается только на руку властям.
Что же касается воздействия на чиновников, привлечение некоторых из них к ответственности, то такие действия политолог рассматривает с точки зрения попыток режима «не допускать острых конфликтов в элитах». Очень показательным видится историческая ретроспектива: «…На самом деле в Советском Союзе после смерти Сталина репрессии были приостановлены и на них было наложено табу не потому, что Хрущёв был более гуманным человеком, чем Берия или Маленков, а потому, что репрессии в кругах элит, если они носят массовый характер, представляют собой серьёзную угрозу для режима. Помимо прочего, репрессивный аппарат получает слишком мощные рычаги контроля и влияния, как оно и было в сталинское время».
Это означает, что в систематическом характере репрессий против элит сегодняшняя власть не заинтересована. Отдельные случаи – да, бывают и, скорее всего, будут иметь место. Хотя – как исключение, как сигнал не слишком зарываться.
Весьма показательным в интервью Владимира Гельмана ресурсу «Медуза» видится фрагмент, связанный с введением им в научный оборот, да и в политическую терминологию, определения «недостойного правления». При этом очень интересно замечание учёного о том, что «качество государственного управления не всегда напрямую связано с характеристиками политического режима». При общем наблюдении, согласно которому «в общем и целом демократии управляются лучше, чем недемократии», Владимир Гельман замечает, что имеется «немало примеров демократий, которые управляются плохо, и есть примеры авторитарных режимов, которым присуще относительно высокое качество государственного управления, хотя таких случаев не очень много». Т.е. нет прямой зависимости между демократизацией и «достойным правлением». То, как обстоят дела в той же Украине или в Молдове, – ненамного лучше, чем в России.
Проблему собеседник «Медузы» видит в том, что «на обломках прежних режимов сплошь и рядом к власти приходили политики с коротким временным горизонтом планирования. У них не было никаких серьёзных стимулов к тому, чтобы создавать эффективные институты и способствовать высокому качеству государственного управления. Скорее у них были стимулы вести себя как… «кочевые бандиты», то есть быстренько побольше награбить для себя и своего окружения и убежать, пока не поймали».
Такой ситуация видится в целом ряде стран постсоветского пространства. Иное дело – в восточноевропейских странах, где играли роль и внутренняя политическая конкуренция, и внешнее воздействие со стороны Евросоюза. Что же касается нашей страны, то в России «подобных барьеров для политиков и чиновников создано не было, а потому они оказались не скованы сколько-нибудь серьёзными ограничениями и могут вести себя так, как им заблагорассудится».
Если вести речь о династической преемственности власти в авторитарных режимах, то она может проявляться в достаточно ограниченных по времени пределах. Да и географических – тоже.
Очень показательна такая реплика Владимира Гельмана: «Скорее мы видим, что авторитарные лидеры стараются обеспечить своим детям и внукам безбедное будущее в развитых странах. Подобное явление хорошо описано на материалах африканских и центральноазиатских диктатур. Нечто подобное наблюдается и в России: немало детей и внуков чиновников имеют иностранное гражданство, у многих из них активы в самых разных странах и в офшорах (мы не знаем их масштабов, но думаю, что они немаленькие). Это вполне осознанная и осмысленная стратегия – эти люди хорошо понимают, что через несколько десятилетий их дети вряд ли будут занимать те же посты, что и они сами…» Для улучшения же качества государственного управления нужна прежде всего политическая воля.
Что же может служить источником надежды на улучшение ситуации? Как полагает Владимир Гельман, подобных сделанным в 1990-е годы ошибок, когда «демократия в России была, по сути, сознательно принесена в жертву проведению рыночных реформ», скорее всего удастся избежать. И «борьба за демократию будет более последовательной». Тем более, что в неё включаются представители молодого поколения. Да, молодёжь, которой сегодня – 20–25 лет, выросла в условиях президентства Владимира Путина, и какого-либо иного опыта у этого поколения нет. Политолог в интервью интернет-ресурсу «Медуза» заявляет, что до недавнего времени политический режим в России «не препятствовал экономическому росту и развитию, которые тянули за собой и другие элементы модернизации нашей страны – от её открытости внешнему миру (сегодня она несоизмеримо больше, нежели во времена застоя) и распространения новых технологий и заканчивая навыками социальной самоорганизации на микроуровне». Однако Владимир Гельман считает опасным откладывать «кардинальные перемены в России». Если эти перемены не случатся, то вероятным видится вариант эмиграции молодёжи. А это ничего хорошего не сулит. И с такими реалиями президентства Владимира Путина невозможно не считаться.
Георгий Кулаков
Понравилась статья? Поддержите Издание:
Или поделитесь в социальных сетях:
