По ком «фонит» Нёнокса? От имени собственного к имени нарицательному
Осмелюсь предположить, что название этого мало кому известного села в Архангельской области через какое-то время может стать нарицательным. В смысле, обобщённым термином, обозначающим чрезвычайное происшествие, вызвавшее небывалый (по сравнению с «будничными» ЧП) общественный резонанс. Таким, каким с 1980-х годов стало слово «чернобыль», вошедшее в лексикон многих языков мира примерно с тем же значением. Другой же смысл заключается в обозначении попыток власти максимально скрыть информацию от общественности (как отечественной, так и мировой), снизить до наименьших возможных значений тот информационный «фон», который подобные события вызывают.
Судя по той информации, которая нет-нет, да просачивается в СМИ и в интернет, непосредственно в местах, где разворачивались события 8 августа и в последующие дни (т.е. и в акватории Белого моря, прилегающей к полигону ВМФ, и на самом «объекте», и в клиниках, куда доставляли пострадавших), всё может оказаться гораздо серьёзнее и сложнее, чем это можно было бы представить. И в чём официальная «картина» отличается от реального положения вещей. Ведь неисправность генератора на радиоизотопах (ядерной «батарейки»), приведшая к выбросу радиоактивных частиц, – совсем не то, что представляет собой взрыв ядерного же реактора. Да и почему обо всех этих вновь открывшихся обстоятельствах российскому читателю-обывателю приходится узнавать не от отечественных информаторов, а от зарубежных учёных и аналитиков из той же Норвегии? Очередной государственный секрет?
Похоже, что у нас является старой «доброй» традицией окружать завесой тайны всякого рода события, которые оказываются неудобными (в том числе – с точки зрения репутации страны на международной арене), и тем самым – нарушать даже правовую норму, закреплённую в части 3 статьи 41 Конституции РФ: «Сокрытие должностными лицами фактов и обстоятельств, создающих угрозу для жизни и здоровья людей, влечёт за собой ответственность в соответствии с федеральным законом». Этот самый закон – не что иное, как статья 237 УК РФ («Сокрытие информации об обстоятельствах, создающих опасность для жизни или здоровья людей»).
С такого рода «засекречиванием» как с недоброй, хотя и давней «традицией», довелось автору этих строк столкнуться непосредственно в 2001 году. Тогда, когда на Приморский край обрушился очередной мощный тайфун, неподалёку от города Находка, близ крупной железнодорожной станции, подмыло склад ракетно-артиллерийского вооружения Тихоокеанского флота, в результате чего около 10 тысяч снарядов и мин оказались в протекавшей по соседству речке. Будучи на тот момент исполнявшим обязанности начальника пресс-службы УВД края, я позвонил начальнику коллеге, старшему офицеру из аналогичной структуры ТОФ – уточнить, осведомлён ли он об этом происшествии, зарегистрированном милицией в прилегающем к городскому округу Находки отделе внутренних дел (сообщение поступило от военной прокуратуры гарнизона). Начальник флотской пресс-службы сообщил поначалу, что его командование намеревалось было засекретить подобную информацию: «Мало ли, какой дурак туда полезет – вылавливать боеприпасы…» Возразив товарищу, я напомнил об уголовной ответственности, которая могла бы наступить в случае утаивания информации об опасности: «Ты же понимаешь, что, не дай Бог чему случиться, с нас погоны поснимают: с тебя – капитана первого ранга, а с меня – майора милиции? Если не будет хуже…» Придя к единому мнению, мой товарищ заявил о намерении «сделать передоклад» командующему флотом. Беды, к счастью (и, возможно, благодаря единым действиям в информационном пространстве), удалось избежать.
Видимо, не столь давно, когда случилось ЧП на Центральном ракетном полигоне ВМФ, гораздо худшее по последствиям, не нашлось ни тех, кто мог бы взять на себя ответственность за своевременное и объективное отражение событий, ни тех, кто мог бы проявить при этом, как говорится, политическую волю.
Эта самая «воля» в случае происшествия Нёноксе заключается как раз в противоположном – в попытке сокрыть не только и не столько источник повышенной опасности, сколько утаить один из элементов комплекса военных средств, получивших, с чьей-то нелёгкой руки, образное название «ядерная дубинка». Т.е. оружие, призванное предостерегать потенциального агрессора (или угрожать соседним и не только соседним странам?). Однако получилось так, что, как бывает и с обычной палицей: замахнувшись, порой случается её не удержать, и она больно бьёт по тому, кто приготовил её к удару. Насколько болезненным окажется удар (в нашем случае – каковы окажутся последствия происшествия), пока сказать сложно. Ибо далеко не всё и не всегда возможно удержать «под спудом» секретности.
Привет, «немытая Россия»? или Совсем не по Лермонтову
Похоже, что не гарантированы мы и от других проблем (причём далеко не всегда порождённых какими-то техническими сбоями), связанных или даже порождённых напрямую применением каких-то «новейших технологий». Типа тех, о которых поделился с читателями интернет-ресурса «Сноб» Георгий Бовт, рассуждая о новшествах, призванных обеспечить влияние государства на благонадёжность граждан и обеспечение «политической стабильности».
Речь идёт в первую очередь об оснащении населённых пунктов (понятное дело, что Москва тут окажется опять впереди России всей, но дело исключительно столицей не ограничится) «китайскими камерами распознавания лиц». В принципе, разговор о подобных аппаратах впервые всерьёз зашёл года два-три назад, но особую актуальность тема приобрела в период подготовки к прошлогоднему Чемпионату мира по футболу и в последующий период. Стоит полагать, что такое «чудо техники» призвано помочь тем «кинооператорам в штатском», кто уже сегодня снимает участников митингов и других массовых мероприятий и чьи видеозаписи «вдруг» оказываются в числе доказательств в суде по делам о «массовых беспорядках» или о «сопротивлении правоохранителям».
Как заметил Георгий Бовт, современные российские политики и чиновники рассматривают Китай в качестве «образца контроля за интернетом». И даже выразил уверенность в том, что в обозримом будущем «станут перенимать и так называемую «систему социального кредита» (или социального рейтинга). Прообраз которой хорошо описан во многих романах-антиутопиях про «светлое» тоталитарное будущее».
Раскрывая сущность системы заключается в «учёте общественного и экономического поведения человека по десяткам показателей, которые анализируются десятком ведомств, ему выставляется «оценка», начисляются или, наоборот, снимаются баллы за хорошее или плохое поведение». Показатели, которые предполагают такое оценивание, при этом остаются в тайне от основной части граждан, и разброс баллов весьма велик – от 350 до 950. Причём наказание может последовать не только за просрочку уплаты по кредиту, но и за посещение «не тех» сайтов или за поведение в социальных сетях, не говоря уже об «обычных» правонарушениях.
Начавшая функционировать (хоть и не в полном объёме) система наказаний предусматривает некоторые ограничения для граждан с низким «рейтингом»: им запрещено приобретать авиабилеты, билеты на скоростные поезда, выезжать за границу и т.п. «Низкорейтинговые граждане» могут получить отказ в приёме на работу или на обучение – даже при успешной сдаче экзаменов. Велик риск ограничения на приобретение недвижимости, повышения платы за страховку, запрета на приобретение ценных бумаг и т.д. В качестве возможных поощрений называют скидки на оплату коммунальных услуг, разнообразные льготы.
Подготовка «соответствующей технологической базы» не требует ничего особо уникального – в России возможно даже «тупое копирование» китайского опыта. Но от подавляющего числа граждан остаётся тайной использование их персональной информации государственными структурами. Что эти структуры интересует, за кем они следят, чью переписку контролируют даже без ведома суда? Вопрос… Ибо нет «никакого гражданского контроля за этими действиями». И, как знать, предполагает Георгий Бовт: «…очень может статься, что наша «система социального кредита» вскорости заработает не на основании какого-то закона или свода определённых правил, а на основании беззакония и вседозволенности спецслужб». На такое предположение натолкнул недавний случай, когда произошёл «слив» персональных данных примерно 3 тысяч участников протестных акций в Москве. Где, как и кем будет использована такая информация – вопрос, как говорится, интересный. Если система в Китае подтверждена официально, то в России всё происходит тишком-молчком.
При развитости в СССР «бумажной» системы выстраивания «общественно-политической репутации», включавшей в себя «анкеты, характеристики с места работы, личные дела, включавшие в том числе многообразные данные, касавшиеся «морального облика» работника», и «любви» высших российских чиновников к советскому опыту как к примеру, не такой уж нереальной видится идея «перенесения его в нашу жизнь в этой части, но уже на принципиально новой технологической основе».
Так, сбор и накопление данных о покупательской активности, вкусов и предпочтений граждан, наличии и содержания аккаунтов в соцсетях за рубежом широко практикуется при заключении договоров страхования, оформлении на работу и даже при распространении таргетированной политической рекламы. В России подобные сведения могут быть взяты на «вооружение» для продвижения (или торможения) по службе, приёме на работу и др.
Говоря об уже имеющихся «рычагах внеправового давления на частные структуры для получения доступа к персональным данным граждан», автор анализируемой публикации интернет-ресурса «Сноб» замечает, что в России началось появление элементов «системы социального кредита». Об этом свидетельствует, в частности, внедрение понятия «недобросовестный поставщик», совершенствование банками системы скоринга, практикуемой при выдаче кредитов.
При наличии у государства (точнее, у компетентных органов) «весьма тесных – и не всегда формализованных – связей с частными структурами, имеющими доступ к персональным данным граждан» ожидать можно всякого. Не только «рейтингования» клиентов, к примеру, таксомоторными компаниями. Или возможностью блокировки аккаунта кого-либо из пользователей в случае, если какого-либо пользователя блокирует значительное количество пользователей.
Вывод, который венчает исследование Георгия Бовта, видится весьма показательным: «В общем, довольно быстрыми темпами идёт «консолидация» и накопление всевозможных данных о поведении граждан в самых разных областях, включая общественно-политическую. Начиная с учёта такой информации, как регулярность голосования, и кончая анализом отношения к разным протестным акциям или «оппозиционным» постам в соцсетях. Вот-вот произойдёт качественный скачок в том, чтобы использовать их – с целью граждан рейтинговать/ранжировать с точки зрения политической, экономической и общественной благонадёжности. При этом нет никаких серьёзных законодательных преград на пути к тому, чтобы данный процесс шёл в направлении именно тоталитарного контроля».
Мрачное пророчество убиенного певца
Тенденция эта возникла не сегодня. И, наверное, поэтому память возвращает к событиям почти 30-летней давности. К тем творениям погибшего в 1991 году Игоря Талькова, которые трудно назвать просто песнями, поскольку поднятые в них проблемы, даже – пласты проблем, выходят за пределы вокально-музыкального жанра. А философское осмысление происходящего показывает, насколько оценки современной ему эпохи выходят за рамки отрезка времени:
…А вокруг, как на парад,
Вся страна шагает в ад
Широкой поступью.
И поступь эта – не только элемент бытия в относительно недавнем (по историческим меркам, по крайней мере, где век – что миг) прошлом, но и часть нашей сегодняшней жизни. В чём убеждаемся мы на каждом шагу, и одно (одно из многих!) свидетельств тому – обвинение Егору Жукову. Если современным нашим «правоохранителям» не задалось с лёту обвинить его в организации массовых беспорядков в Москве на акции 27 июля, то, как отразила «Новая газета», Следственный комитет РФ решил пойти другим путём – предъявил обвинение в публичных призывах к экстремистской деятельности в интернете (по части 2 статьи 280 УК РФ). Как говорится, не мытьём, так катаньем отправить подследственного на скамью подсудимых. Даже – на момент написания материала – получив «благословение» суда на изменение меры пресечения (с содержания под стражей на подписку о невыезде). И отказавшись от обвинений в организации массовых беспорядков. Привлечённые к расследовательскому процессу эксперты, изучив Youtube-канал Жукова, «обнаружили признаки призывов к экстремизму» в его роликах. Промежуточным итогом следственного процесса является процитированное «Новой газетой» постановление, которым разразилось следствие: «Жуков, испытывая чувство политической ненависти к существующему в Российской Федерации конституционному строю, системе государственной власти и её представителям, <..> решил привлечь неограниченный круг лиц к своей экстремистской деятельности, направленной на дестабилизацию общественно-политической обстановки в Российской Федерации».
Для таких глубокомысленных и имеющих весьма серьёзные юридические последствия выводов, содержащихся в обвинении, основой послужило заключение эксперта, подготовленное Александром Коршиковым, являющимся заместителем начальника Института криминалистики Центра специальной техники ФСБ России и имеющим учёную степень… кандидата физико-математических наук. По приведённым изданием словам адвоката Леонида Соловьёва (его подзащитным является Егор Жуков), все выводы экспертизы «основаны лишь на доводах эксперта, поэтому защита не может с ними согласиться. Призывы к экстремизму были найдены в четырёх видеороликах из девяти, взятых для анализа. В этих видеороликах Жуков рассказывал в том числе про ненасильственные способы протеста».
О юридической невозможности предъявления обвинения по статье 282 УК РФ заметил руководитель правозащитной группы «Агора» Павел Чиков, указав на такое обстоятельство, как декриминализация. Поскольку речь могла бы идти о первом привлечении по ней, то «пришлось бы ограничиться административкой».
Показательно, что Жуков отрицает свою вину, а Следком России признал, что обознался: человек, который «дирижировал» толпой на московской акции 27 июля, – это не Егор Жуков, а некто иной. По выложенному видеоматериалу с комментарием от Дмитрия Муратова, издателя «Новой газеты», получается, что этот «не-Жуков» был одет весьма похоже на реального Жукова, но кто он и откуда, этот незнакомец, и куда делся – эти вопросы пока остаются без ответов.
Не вполне понятно, насколько компетентным в проведении заказанных следствием экспертиз является сотрудник ФСБ России Александр Коршиков. О нём известно, что он ранее участвовал в проведении судебной комплексной психолого-лингвистической экспертизы по делу Варвары Карауловой, которая была осуждена за попытку примкнуть к «Исламскому государству» (эта организация запрещена в России, поскольку признана террористической). Эксперт утверждал, что Караулова «проявляла инициативу в разговорах с вербовщиком» и «заявляла о намерении выехать» на контролируемую этим «государством» территорию.
Примечательным видится тот факт, что Коршиков утверждал в ходе того судебного процесса, что «является аттестованным судебным экспертом в области проведения лингвистических и автороведческих исследований». Но, очевидно, сторона защиты и в тот раз не зря подвергала сомнению компетентность такого специалиста, подобные же вопросы могут возникнуть и на сей раз: ни филологического, ни психологического образования у такого эксперта нет. А это обстоятельство побуждает задуматься, насколько достоверными можно полагать выводы эксперта и использовать их в суде. Хотя… про некоторых не зря говорят: и швец, и жнец, и на дуде игрец. При определённом настрое суда такая «универсальность» очень даже востребована. И бывало такое, увы, не раз. А практика (не только юридическая), всё же, убеждает в справедливости слов классика-баснописца Ивана Крылова: «Беда, коль пироги начнёт печи сапожник, /А сапоги тачать пирожник…»
Такой вот «фон», не столько радиационный, сколько информационный, получается.
Понравилась статья? Поддержите нас:
Или расскажите в социальных сетях:
