Литературные чудеса на юридических виражах
Опубликованная на днях в «Парламентской газете» статья председателя Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации Вячеслава Володина «Живая Конституция развития» уже наделала немало шума в СМИ, внесла некоторое (может, даже не совсем здоровое) оживление, да и обсуждение её в обществе имеет далеко идущие цели. Причём такие, которые не всегда возможно с первого взгляда распознать не искушённому в политике, да и юриспруденции человеку.
Конституционные вариации на заданную тему
Говоря о «потенциале для развития и дальнейшего повышения эффективности работы принципов и норм Конституции», председатель Госдумы вновь обратился к идее изменения текста этого закона путём предоставления парламенту большего числа полномочий, чем в настоящее время, при некотором урезании полномочий президента страны. Смысл этих перемен политологи расценивают как имеющий целью сохранение контроля над государством со стороны Владимира Путина в тот период, который наступит после окончания срока его президентских полномочий.
Говоря о необходимости корректировки Конституции РФ, Вячеслав Володин не зря ссылается на данные социологических исследований, по результатам которых становится ясным: в российском обществе насущным является вопрос о «соблюдении и максимально полной реализации конституционных прав граждан – прежде всего социальных прав». «Запрос на социальную справедливость», как говорится в анализируемой статье, предполагает «реализацию принципов социального государства, создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека».
Признавая незыблемость основных конституционных положений, автор публикации в «Парламентской газете» указывает на назревшую потребность в максимально качественной их реализации, адаптации к «новым вызовам и требованиям времени» (для этого «необходимы новые конституционные трактовки или дополнительные законодательные решения, отвечающие запросам людей и коренным задачам развития страны»). И именно это обстоятельство предопределяет необходимость в «точечных корректировках Конституции».
Что же они предполагают? Если Вячеслав Володин и говорит об обеспечении на практике норм социального государства, то оно, по его мысли, должно заключаться в «согласованных действиях всех ветвей и органов власти». При этом в задачи парламента, по его мысли, входит законодательное определение «оптимальных форм реализации конституционных принципов, в том числе в меняющихся новых условиях и вызовах». А исполнительная власть имеет задачей «на практике реализовать эти сформулированные представителями народа и установленные законом механизмы достижения конституционных целей. В свою очередь – под парламентским контролем».
Обобщённо, эта мысль сводится к тому, что «точечные конституционные новации» предопределены требующимся в настоящее время «необходимым балансом в деятельности законодательной и исполнительной ветвей власти». Т.е., фактически, – перекосом, имеющимся в настоящее время.
По-своему показательной видится точка зрения председателя Госдумы о том, что «больший баланс властей не сводится к задаче обеспечения сдержек и противовесов. Главное, что он должен обеспечивать, – это более высокое качество взаимодействия и согласованности работы государственного механизма». При этом Вячеслав Володин заявляет о некоем «качестве демократического правления». И рассматривает демократию как «процедуру». Исходя из такого посыла, утверждает, что «чем больше процедур взаимодействия и контроля властей фиксирует и определяет Конституция, тем более эффективным может быть государственное управление».
Следуя такой логике, в статье «Живая Конституция развития» её автор развивает мысль не только о совершенствовании системы отчётов правительства перед парламентом, но и о большем, чем в настоящее время, участии этого самого парламента в формировании правительства. Роль Госдумы, заключающаяся в даче согласия президенту на назначение председателя правительства, – мала. Встаёт вопрос о кандидатурах, которым предлагаются роли министров: если сегодня их определение возлагается на председателя Кабмина и утверждение остаётся за президентом, то (в случае соответствующих изменений в Конституции РФ) возможно говорить о передаче функций по согласованию кандидатур парламентом.
По сути, в анализируемой публикации председатель Госдумы Вячеслав Володин лишь несколько конкретизировал ключевую мысль, которая была им проведена в апрельском интервью официальному сайту Госдумы: «Было бы правильно, на мой взгляд, чтобы Государственная Дума как минимум участвовала в консультациях при назначении членов Правительства». И этот замысел, в свою очередь, основывается на том подходе, который Володин сформулировал ещё в декабре минувшего года: тогда он говорил о потребности проверить, в какой степени положения Конституции РФ «не утратили своей сущности». Что предполагалось сделать конкретно и как – тогда ничего более ясно не было.
На этом фоне показательной видится опубликованное агентством Bloomberg сообщение о том, что в Кремле рассматривалась возможность расширения полномочий Государственной Думы в целях сохранения власти Владимира Путина после истечения срока его президентских полномочий в 2024 году. Не исключался вариант, при котором Путин смог бы вновь занять пост премьер-министра, президентские полномочия при этом были бы сильно урезаны, а Госдума смогла бы увеличить количество депутатов, избрание которых производится по партийным спискам. Этот «обходной манёвр» служит цели сохранения полноты власти в руках прежнего (и действующего на сегодняшний день) руководителя страны – без нарушения законодательного положения о нахождении его на посту президента в течение двух раз подряд.
По «тонкому льду» уголовного права
Если рассматривать анализируемую статью Вячеслава Володина «Живая Конституция развития» с точки зрения соответствия законодательству, то первым делом её нужно оценить с позиций именно уголовного права, конкретно – статьи 278 УК РФ «Насильственный захват или насильственное удержание власти». С формальной точки зрения, предлагаемые изменения в конституционном законодательстве едва ли подлежат квалификации как «действия, направленные на насильственный захват власти или насильственное удержание власти в нарушение Конституции Российской Федерации, а равно направленные на насильственное изменение конституционного строя Российской Федерации». Ни о каком прямом насилии, которым могло бы сопровождаться изменение Конституции РФ, в публикации речь не идёт. (О косвенном, завуалированном, обычно редко кто вспоминает и столь же редко о его возможности задумывается. А зря).
При этом нужно понимать о том, что уголовный закон запрещает действия, совершаемые «в нарушение Конституции Российской Федерации», а Конституция РФ (конкретно – часть 4 статьи 3) указывает, что захват или присвоение властных полномочий преследуются по федеральному закону. Однако, судя по всему, истолкование терминов «насильственный захват власти», «насильственное удержание власти» и «насильственное изменение конституционного строя», не конкретизированное в законодательстве, отдано на откуп комментаторам, поскольку этого не сделал сам законодатель.
Поскольку формирование ветвей власти (в известной степени, конечно) зависит от волеизъявления избирателей (конкретно – отданных на выборах голосов), то куда большее внимание, естественно, стоит уделить рассмотрению вопроса об удержании власти: насколько уместно воспринимать попытки сохранения власти в руках одной и той же политической силы (как ассоциируемой с конкретной политической партией «Единая Россия», так и вне связи с этой ассоциацией) как удержание власти, а также насколько возможно квалифицировать эти действия по сохранению власти как насильственные. Именно эти юридические аспекты проблемы попробуем разобрать детальнее.
Пожалуй, не вызывает сомнений восприятия термина «насильственное удержание власти» как насильственное её сохранение – в нарушение Конституции – лицами, которым эта власть принадлежала по закону. Из такой логики комментаторов уголовного законодательства вытекает, что действия, направленные на насильственное удержание власти, могут, в частности, выражаться в том, что «после захвата власти виновные препятствуют функционированию конституционной системы власти», т.е. «контролируют принятие и исполнение своих решений насильственными действиями, а носители законной власти лишены возможности осуществлять свои функции и компетенцию».
Принципиально важным видится замечание комментаторов к законодательству о том, что действия обязательно должны иметь квалифицирующий признак, каковым является насильственный способ осуществления действий, а уж формы и объём насилия законом не ограничиваются. Не содержится указаний в законе и о том, обязательным ли условием является использование преступниками оружия, как и о количестве лиц, участвующих в рассматриваемых действиях.
Не суть важно, сколь далеко участники злодеяния зашли в реализации своих замыслов: состав преступления является формальным, т.е. предполагает признавать его оконченным с момента совершения рассматриваемых уголовно наказуемых деяний. Также применение насилия не охватывает причинение смерти и террористическую деятельность, рассматриваемых как самостоятельные составы преступлений. Говоря о субъективной стороне преступления, нужно отметить, что она характеризуется умышленной виной, и умысел может быть только прямым (т.е. лицо при этом осознаёт общественную опасность своих действий и преследует соответствующую цель – насильственный захват власти, насильственное удержание власти либо насильственное изменение конституционного строя). Важно понимать, что обязательным признаком деяния, указанной в диспозиции статьи 278 УК РФ, является специальная цель, которая указана в диспозиции статьи (если такого признака нет, то ответственность за преступление подлежит исключению). Что же касается мотива, то он, хотя и подлежит доказыванию, значения для квалификации не имеет.
Однако сказанное выше нуждается в соотнесении с Конституцией РФ и в другом, глубинном, смысле. А он, как видим, заключается (впрочем, на это тоже указывает статья Уголовного кодекса РФ) в словах о том, что наказуемые действия, которые направлены «на насильственный захват власти или насильственное удержание власти, а равно направленные на насильственное изменение конституционного строя Российской Федерации», осуществляются «в нарушение Конституции Российской Федерации». Т.е. насильственные действия в качестве квалифицирующего признака предполагают собой нарушение Конституции РФ. Основы же конституционного строя предполагают (в частности, в соответствии со статьёй 3): «Единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ. Народ осуществляет свою власть непосредственно, а также через органы государственной власти и органы местного самоуправления». Т.е. первично восприятие народа как единственного источника власти, а вторичным является при этом механизм осуществления этой власти – непосредственное или через органы государственной власти и органы местного самоуправления.
Из другого положения, которое тоже относится к основам конституционного строя и гласит: «Никто не может присваивать власть в Российской Федерации. Захват власти или присвоение властных полномочий преследуются по федеральному закону», – вытекает, что любой путь неконституционного прихода к власти и её незаконного удержания является противоправным. Столь же очевидным является и то, что насильственный захват или же насильственное удержание власти причиняет непосредственный ущерб интересам народа как главного источника власти, а не только осуществляющим властные полномочия физическим и юридическим лицам.
При таком подходе остаётся очень важный, хотя и не получивший разрешения в законодательстве вопрос о том, как быть, если эти осуществляющие властные полномочия физические и юридические лица допустят в своей практике действия, вступающие в противоречие и даже противодействие тем интересам и законным правам народа?
Правоведы практически традиционно соотносят действия, направленные на насильственный захват власти, с физическим устранением лиц, осуществляющих властные полномочия, либо с принудительной их изоляции, или с самопровозглашением на их месте тех лиц, кто осуществляет противоправные действия. Есть мнение и о том, что «насильственные действия по захвату власти могут выражаться в нанесении лицу вреда здоровью различной тяжести, что охватывается признаками данного состава преступления. Если же насильственный захват сопряжен с лишением жизни, то действия виновного, в зависимости от мотивов и целей, следует дополнительно квалифицировать либо как теракт, либо как умышленное убийство».
Соответственно, если речь ведётся о насильственном удержании власти, то насильственный характер действий тоже характеризуется определёнными вариантами этих самых действий. В частности, традиционное восприятие насильственного характера удержания власти соотносится с тем, что обладавшее на законных основаниях властью лицо «не передаёт её после истечения срока законных властных полномочий». Если это предполагается как произошедшее, то «новые субъекты законной власти лишены возможности осуществлять свои функции, а те, кто её незаконно удерживает, контролирует принятие и исполнение своих решений насильственными методами и средствами. Характер насильственных действий и вариантов квалификации их по совокупности с другими составами преступлений здесь аналогичен действиям, связанным с насильственным захватом власти».
Соответствующая характеристика имеется и для тех действий, которые квалифицируются как направленные на насильственное изменение конституционного строя. Т.е. это действия, при которых (осуществляемых после захвата и незаконного удержания власти) формируется новая система государственной власти, меняется конституционный строй. Изменение же конституционного строя означает, что меняется структура государственной власти, упразднение одних институтов власти и введение новых, сужаются демократические начала государственного управления, насильственным путём принимается новая конституция, существенно урезаются или деформируются права и свободы личности и др.
Правоведы по обыкновению говорят о мотивах такого рода преступлений, причём теоретически предполагают и корыстные мотивы (обычно в связи с возможностью «конспирологически допустимых» заданий иностранных организаций или их представителей), и идейное неприятие существующего конституционного строя, и прямая ненависть к действующему сегодня конституционному строю.
Вопросы без ответов, или С горьким юмором, но всерьёз
Что же мы имеем, что называется, «в сухом остатке», как возможно оценить те предложения, которые выдвинуты председателем Государственной Думы Вячеславом Володиным в статье «Живая Конституция развития»? Каков их явный, а главное – сокрытый от «посторонних глаз» смысл? А потому – возможно ли с ними согласиться?
Говоря о значении действующей ныне Конституции РФ, автор утверждает, что она «определила путь и приоритеты развития России как сильного, демократического и правового государства. Государства, которое утверждает и защищает права и свободы человека и гражданина. Защищает национальный суверенитет и общественное согласие. Ставит в качестве базового принцип социального государства, создания условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека». Насчёт постановки базового принципа – тут, возможно, утверждение и верное. Хотя поставить задачу и её решить – совсем не одно и то же. А вот со всеми остальными заявлениями возможно и поспорить – и с определением России как сильного государства, а уж тем более – «демократического и правового», утверждающего и защищающего «права и свободы человека и гражданина», «национальный суверенитет и общественное согласие». Да и вопрос о приоритетном направлении движения к «созданию условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека», опровергается принятием или разработкой законодательства о «пенсионной реформе», о повышении действующих и внедрении новых налогов и т.п.
Призывая «оценить потенциал для развития и дальнейшего повышения эффективности работы принципов и норм Конституции», председатель Государственной Думы ссылается на данные социологических опросов, показывающих, что «именно соблюдение и максимально полная реализация конституционных прав граждан – прежде всего социальных прав – являются безусловным приоритетом для общества». Но из верного посыла делается конечный вывод о необходимости… совершенствовать работу по системе отчётов министров перед парламентом, да и наделить парламент правами рассмотрения кандидатур на министерские посты. И всё! Что называется, гора родила мышь. Ни о каких глобальных переменах, которые бы улучшили качество жизни миллионов жителей России, нет и намёка на мысль. А ведь необходимость «социальной справедливости», т.е., в частности, «реализация принципов социального государства, создания условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека, которые установлены статьей 7 Конституции, – это ключевой запрос общества к конституционной системе…» Предлагаемый как оргвывод публикации оказывается куда как более скромный – в сравнении с теми ожиданиями, которые обозначены в начале публикации.
Что же это такое? Складывается впечатление, что такой, с позволения сказать, «финт» – далеко не следствие неумения решать вопросы (для Вячеслава Володина, прошедшего «школу» аппаратной работы, в том числе – в администрации президента, подобное «измельчание» едва ли возможно признать следствием некой некомпетентности). Дело, по всей видимости, в другом. Задача состоит в том, чтобы создать у читателя впечатление необходимости таких перемен, как корректировка объёма полномочий парламента, главы Кабинета министров и президента страны. Причём эти изменения должны быть произведены «без шума и пыли», с соблюдением (пусть даже формальным) юридических норм, не посягая на то, чтобы быть уличёнными в государственных преступлениях.
Может быть, это покажется странным и даже неуместным, но у автора этих строк при чтении опуса в «Парламентской газете» возникла некая ассоциация. Пришла на ум песенка, автором текста которой был небезызвестный Булат Окуджава, а музыку написал столь же популярный в своё время Анатолий Рыбников. И в этой песенке к кинофильму о приключениях Буратино есть, в частности, такие слова:
Какое небо голубое,
Мы не сторонники разбоя:
На дурака не нужен нож,
Ему с три короба наврёшь –
И делай с ним, что хошь.
Действительно, представители власти (хоть «верховной», хоть «низовой») далеко не всегда утруждают себя соблюдением правовых норм, а уж если и разглагольствуют на «щекотливые» темы, то всё же пытаются втиснуть свои «хотелки» в прокрустово ложе законодательства. Однако формулировки многих нормативных документов таковы, что переживать не особенно-то приходится: в одном случае нечёткость определений позволяет оградить от привлечения, к примеру, к уголовной ответственности «нужных» людей, а в другом – отправлять в места лишения свободных других, кто позволяет себе «слишком много» говорить, да и думать. Однако и тот, и другой случаи могут рассматриваться как применение одних и тех же юридических норм. И оба, по-своему, воспринимаются как произвол правоохранительных органов и суда. Но есть и другие непраздные вопросы.
Возможно ли, скажем, не принимать в расчёт действия полиции и Росгвардии по силовому воздействию на участников протестных акций, выражающих, к примеру, недовольство нарушением конституционных норм о сроках пребывания во власти должностных лиц государства, и не рассматривать это силовое воздействие как олицетворение насильственного удержания власти?
Подпадает ли под определение «насильственного удержания власти» практика, при которой создание приоритета для одних общественно-политических сил ущемляет права и возможности других общественно-политических сил, да и избирателей?
Является ли намеренное (либо – намеренно лишённое контроля и воздействия со стороны государственных структур) ухудшение социально-экономических и общественно-политических условий жизни населения России вариантом насильственного удержания власти?
Возможно ли квалифицировать как присвоение властных полномочий создание законодательной возможности для формирования квалифицированного большинства депутатов Государственной Думы из числа представителей одной политической партии, что фактически означает возможность игнорирования волеизъявления избирателей и мнений депутатов, представляющих иные общественно-политические силы?
Чему и кому может и, главное, должен быть отдан приоритет при оценке причинённого насильственным захватом или насильственным удержанием власти непосредственного ущерба – народу как главному источнику власти или же осуществляющим властные полномочия физическим и юридическим лицам?
Каким образом может быть выражено на практике конституционное положение о народе как главном источнике власти, если непосредственное выражение в виде референдума фактически сведено на нет правовыми актами различного уровня, а проведение свободных выборов торпедируется с помощью муниципального фильтра, ограничений, фактически устраиваемых для представителей не угодных для власти сил, создания искусственных преград для работы наблюдателей и т.п. и т.д.? Ведь эти действия, препятствующие свободному волеизъявлению избирателей, тоже являются проявлением насилия, применяемого по отношению к участникам выборного процесса. Или же нет?
Пока эти вопросы, как видно, остаются без ответов. А что касается разного рода литературных «чудес» на юридических «виражах», то даже высокий статус их авторов не избавляет от некоторой «сказочности» ни произведения, ни их творцов.
Георгий Кулаков